Заявление подсудимого об анализе показаний свидетеля обвинения при работе защиты по ст.ст. 131 и 132 УК РФ
Заявление подсудимого об анализе бездоказательственных сведений, сообщённых суду свидетелем (законным представителем потерпевшей)
Для понимания доверителем размера гонорара по его просьбе готов предъявить ссылки на свои лучшие и качественные тексты, примененные в ходе действенной и эффективной защиты по уголовным делам (эти тексты защитника расположены в разделе сайта под названием мыслительные акты адвоката).
Что есть у прокурора для суда, кроме того, чтобы постоянно делать акцент на следовательской постановке на тему о несклонности потерпевшей к фантазированию.
Ничего с точки зрения доказывания объективных сторон, натягиваемых на меня составов преступлений, эта мантра не даёт.
Профессионала, который работает с фактическими данными, она убедить ни в чём не может.
И чем чаще она звучит, тем очевиднее становится полное бессилие прокурора от отсутствия фактологической позиции у стороны обвинения, которую не смог для него приготовить следователь.
Даваемая свидетелями характеристика потерпевшей об отсутствии у неё дара фантазирования абсолютно ничего не доказывает.
Но тем не менее сразу же становится понятно, для чего эта характеристика вкрапливалась следователем красной нитью в тексты бездоказательных показаний законного представителя и уже допрошенных свидетелей.
Для того, чтобы увести внимание судьи от факта полного отсутствия в распоряжении следствия объективных фактических сведений со следами ДНК, которые были бы способны без предположений убедить суд в якобы моём участии и моей причастности к совершению описанных следствием сексуальных действий, составляющих объективные стороны изучаемых сейчас признаков этих составов.
Обязательных признаков эти составов, подлежащих доказыванию с помощью объективных фактов.
Использование придуманного обвинением термина фантазирование – это подлейший лекал, деградация уровня доказывания, отсутствие профессионализма, не умение доказывать.
Наглая и безнаказанная уверенность, что для суда вымученные утверждения об отсутствии склонности к фантазированию, должны быть вполне достаточны для осуждения без следов ДНК, которые были бы способны доказать сексуальный контакт; достаточны при наличии не устранённых сомнений и противоречий в фактах.
Такая уверенность в неспособности суда оценивать только факты, а не фантазии и никакими фактами объективно не подтверждённые желания обвинить, должна суд оскорбить.
В этой связи, никакого доказательственного значения для обоснования вывода о моей причастности, способность к фантазированию или отсутствие таковой не имеет.
Особенно с учётом фактических сведений из экспертного заключения, согласно которым я не мог ставить для себя целей вступать в половую связь с малолетними, так как я всегда интересовался только взрослыми женщинами.
Обратили ли вы внимание, как во многих показаниях постоянно упоминается отсутствие фантазии у ребёнка, и как свидетелем Б.Ю.В., как нарочно, делается на этом артикуляция.
Всё как научили.
Всё как убедили.
Всё как внушили.
При этом свидетель исключительно из любви к ближнему, желая мне пожизненного лишения свободы, совсем не была поставлена такими учителями в известность, что следы ДНК, могущие подтвердить мою причастность к совершению активных действий, то есть к выполнению объективных сторон преступлений против половой неприкосновенности, следствием не добыты.
Следствие забыло внушить свидетелю, что такие объективные следы ДНК в материалах дела напрочь отсутствуют.
Следы ДНК обнаружить не получилось.
Следствие не стало объяснять маме девочки, что факт отсутствия следов ДНК на изъятых вещественных доказательствах, способных доказать половой контакт и насильственное действие сексуального характера, не находится в состоянии объективной связанности с фактом обнаруженных гинекологом повреждений, выявленных у потерпевшей в ходе судебно-медицинского исследования, так как гинекологические повреждения были причинены девочке мужчиной в картузе, как носят дедушки, и у этого мужчины не было огромной гематомы под его глазом.
Ранее никто не удосужился взять, подумать и наконец понять, что вопрос о фантазировании – это в принципе полнейшая антинаучная чушь, ересь, объективно не связанная с фактом моего отсутствия на месте преступления.
Факт моего отсутствия на месте преступления в описанный следователем период времени неопровержимо установлен техническими объективными данными сотового оператора, исключительно по неосмотрительности вшитому следователем в материалы уголовного дела.
Пришло время наконец осознать одну простую вещь: согласно данным сотового оператора меня не было на месте совершения преступления, а опознан я был без картуза (по которому меня обязательно должны были опознавать строго в полном соответсвии с показаниями несовершеннолетней потерпевшей), будучи в момент опознания с яркой гематомой под глазом.
И это всё при том, что названные факты не отражены в протоколе опознания, но установлены показаниями потерпевшей, которым суд, как это водится, должен обязательно доверять, и заключением судебно-медицинского эксперта!
В этом заключается не устранённое противоречие.
Противоречие между словами ребёнка и фактическими данными.
Ни в одних показаниях потерпевшей, не склонной к фантазированию, нет слов, что она держала в своих руках нож или дотрагивалась ими до ножа, при этом её след ДНК, о чудо, очутился на ноже.
Ни в одних показаниях не склонной к фантазированию потерпевшей нет слов, что мужчина снимал садовые перчатки, когда держал нож в своих руках, при этом мой след ДНК неведомым образом нарисовался на ноже.
Так как в показаниях не склонной к фантазированию потерпевшей нет слов о том, что мужчина снимал садовые перчатки, то на этом вещественном доказательстве (садовых перчатках) однозначно должен был остаться мой след ДНК.
Но образовалась логическая несостыковка, доказательный вакуум, влекущий оправдание: мои следы ДНК на перчатках, вопреки показаниям не склонной к фантазированию потерпевшей, не обнаружены.
Вот и всё что надо знать про уровень и качество досудебного следствия.
12 апреля 2023 г. в судебном заседании была допрошена свидетель Б.Ю.В. – мама несовершеннолетней, не склонной к фантазированию, потерпевшей, и по совместительству её законный представитель, наблюдавшая за тем, что и как проистекает в ходе следственных действий.
В результате её допроса суду и сторонам стали известны сильные процессуальные факты, от которых нельзя отмежеваться, и которые не нашли своего отражения в содержательной части протокола моего опознания.
Опознание состоялось в условиях, когда у меня на лице под глазом, как это уже установлено представленным защитой заключением судебно-медицинской экспертизы, была огромная гематома (синяк), которую невозможно было не увидеть.
Отвечая на вопросы защиты по списку, ранее приобщённому судом к материалам дела (по вопросам, которые защита намерена была задать её не склонной к фантазированию дочери), свидетель, в ответ на многие вопросы, заучено артикулировала, что она не помнит, иногда ссылаясь на то, что с тех пор прошло два года.
Сведения, сообщённые свидетелем Б.Ю.В. суду (законным представителем, удостоверившей своей подписью сведения о фактах, сообщённые её не склонной к фантазированию дочерью), сто процентов не доказывают мою причастность к выполнению объективных сторон навешиваемых на меня составов преступлений.
Дело в том, что свидетель не была очевидцем действий неустановленного преступника.
Тоже самое мы поняли из ранее оглашённых обвинителем показаний несовершеннолетних свидетелей и её супруга Б.Р.В., в которых содержатся бездоказательные и пустые сведения, не способные доказать мою причастность к выполнению объективных сторон, как обязательных к доказыванию признаков составов вменённых мне преступлений.
Установление объективных сторон рассматриваемых составов против половой неприкосновенности требует статья 8 УК РФ, согласно которой только наличие доказательств непосредственного сексуального контакта, то есть наличие признаков объективных сторон каждого из этих составов преступлений, может подтвердить необоснованное фактами утверждение обвинения о совершении изнасилования и насильственного действия сексуального характера.
И только в этом случае я могу нести уголовную ответственность.
Этого требует уголовный закон.
Таких доказательств в деле не имеется, а посему прокурору остаётся оперировать лишь предположениями, и для имитации поддержания обвинения прикрываться фиктивной легендой об отсутствии фантазий у потерпевшей.
Легендой, написанной для удобства чтения следователем.
Отвечая на вопросы защитника, свидетель Б.Ю.В. показала суду, что её супруг Б.Р.В. находился в комнате, где были понятые, также как и она сама, и её потерпевшая от преступления дочь.
При этом в протоколе познания её супруг и одновременно свидетель Б.Р.В. не отмечен в нём как лицо, участвующее в проведении этого следственного действия.
Свидетель показала, что не помнит, подписывал ли её супруг и свидетель Б.Р.В. протокол опознания.
Заметно волнуясь, но продолжая отвечать на вопросы защиты, свидетель Б.Ю.В. рассказала суду, что наряду со своим супругом она принимала участие в фактическом руководстве следственным действием – опознанием; уточнив, что опознаваемым лицам через свою, разумеется не склонную к фантазированию дочь, она высказывала пожелания о необходимости сначала надеть медицинские маски на их лица, о потом их приспустить.
Забывая предложить им надеть на свои головы картузы, какие носят дедушки.
И не посоветовав предварительно наложить статистам грим, который бы создал эффект наличия у них гематомы под глазом, прямо такой же как у меня.
А это подтверждённый её же свидетельскими показаниями процессуальный факт, что она наряду со следователем руководила ходом производства следственного действия – опознания.
Озвучила суду, что не помнит, была ли на моём лице, или на лицах статистов гематома или кровоподтёки в районе глаз опознаваемых.
По большому счёту, забывчивость обоих супругов по этому существенному и важному для результатов опознания вопросу носит индифферентный с точки зрения доказывания предъявленного обвинения характер.
По причине того, что факт наличия гематомы под моим глазом установлен заключением судебно-медицинской экспертизы о том, что это и многие другие телесные повреждения образовались на моём теле именно в период времени, когда проводилось опознание, что в свою очередь объективно связано с моими показаниями в качестве подсудимого об избиении меня оперативными сотрудниками полиции в то время, когда я находился в статусе подозреваемого.
В этой связи я утверждаю, что кровоподтёк в районе моего глаза следователь намеренно не отразил в протоколе опознания, чтобы уменьшить шансы признания судом результата такого ущербного опознания недопустимым доказательством в ходе судебного следствия либо в тексте оправдательного приговора.
Получается, что профессиональная скромность следователя стала вполне очевидной, так в момент организации проведения процесса опознания он был убеждён, что сведениями из заключения судебно-медицинской экспертизы, которыми чётко определены сроки появления различных телесных повреждения на моём теле (в период моего нахождения в статусе подозреваемого), включая и отчётливую гематому под моим глазом яркого цвета, в деле никогда и ни при каких обстоятельствах не появятся, так как он откажет в удовлетворении такого ходатайства стороны защиты.
И что особенно приятно отметить, следователь самостоятельно не назначил проведения судебно-медицинского исследования по факту непосредственного обнаружения им гематомы на моём лице в ходе моего допроса в качестве подозреваемого, в ходе проверки моих показаний на месте в качестве подозреваемого, а также в момент моего опознания.
Действительно, зачем очевидное для следователя телесное повреждение закреплять экспертным заключением, разрушая следственное видение обстоятельств дела, заложником которого он стал?
Просто он не знал, что сотрудники СИЗО неукоснительно следуют требованиям Правил внутреннего распорядка, и проводят медицинское освидетельствование вновь поступающих в изолятор граждан, физически пострадавших от эффективных методом дознания и следствия.
Ведь в этом случае он бы своими руками разрушил бесценные исключительно для него мнимые сведения, полученные сразу после и в результате пыток.
А что случилось, неужели возникли неустранимые сложности в доказывании.
Зачем было так увечить россиянина, ставшего жертвой удобной и легкой в реализации оперативно-поисковой версии (так как я только что освободился после отбытия наказания за изнасилование совершеннолетней женщины).
Мнимые сведения, которые никакими следами ДНК в их совокупности объективно не подтверждаются: ни так называемые мои признательные показания, полученные сразу после пыток, секретно проведенных незадолго перед допросом в качестве подозреваемого; ни мнимые сведения, полученные спустя непродолжительное время после окончания физических и психических пыток, которые были закончены аккурат перед проверкой моих мнимых показаний на месте; ни мнимые сведения, полученные в результате кривого и юридически позорного опознания.
Полагаю, свидетель солгала, что не помнит, как выглядело моё лицо в момент опознания.
Такое хрупкой и доброй женщине это представление забыть невозможно даже спустя время, так как на таком драматическом спектакле она присутствовала впервые в жизни.
Сказала она так, потому что, как и её супруг, не знала, что судом ранее исследовались факты, установленные заключением судебно-медицинской экспертизы, в соответствии с которыми, факт наличия гематомы в районе моего глаза на день производства опознания установлен экспертами, которые совершенно точно не склонны к фантазированию.
Потом свидетель Б.Ю.В. заявила суду, что она не помнит по какими внешним признака её, не склонная к фантазированию, дочь опознала подсудимого, что само по себе выглядит, вежливо говоря, довольно таки необычно, так как она присутствовала на всех допросах своей дочери в качестве законного представителя и удостоверяла процессуальные и материальные факты своей подписью.
Свидетель также заявила, что она не помнит, были ли на опознаваемых лицах головные уборы в виде картузов, какие носят дедушки, как об этом, согласно оглашённому протоколу показаний прямо и без всяких фантазий ранее заявила её дочь в присутствии свидетеля Б.Ю.В., как её законного представителя.
Заявила она об этом в ходе допроса без фиксации порядка его проведения видео съёмкой.
Свидетель также показала суду, что она не помнит по поводу своих заявлений в отношении отказа от проведения видео съёмки как в ходе допроса её малолетней дочери, так и в ходе опознания.
Надеюсь, что свидетель не склонна к фантазированию либо к потере совести, так как от этих существенных факторов зависит моя судьба.
При этом, в тексе протокола опознания про картузы на опознаваемых лицах нет ни слова, несмотря на тот факт, что до опознания, при допросе потерпевшая, будучи не склонной к фантазированию, утверждала, что мужчина был в картузе, садовых перчатках, и в медицинской маске на лице (и при этих допросах присутствовала свидетель Б.Ю.В. в процессуальном качестве законного представителя своей дочери, и которая своей подписью подтвердила слова своей дочери).
В протоколе допроса не склонной к фантазированию потерпевшей нет сведений о том, что у мужчины, который в отношении неё совершил преступления, в районе глаза была гематома, или что он снимал садовые перчатки.
Получается, что несклонной к фантазированию потерпевшей абсолютно очевидно опознан совершенно другой человек, так как согласно выводам судебно-медицинской экспертизы, факт наличия у меня на момент опознания яркой гематомы большого размера установлен на основе первичного медицинского освидетельствования, оперативно проведенного в момент моего поступления в СИЗО № 1 г. Воронежа.
По моему мнению, уже одно это обстоятельство доказывает, что я опознан при незаконно организованном опознании, проведенным с элементами группового, особо жестокого и циничного растаптывания установленной государством процессуальной процедуры опознания.
Свидетель Б.Ю.В. в судебном заседании, между прочим, показала, что не помнит были ли на руках опознаваемых лиц садовые перчатки, хотя по показаниям её дочери они обязательно должны были быть на опознаваемых лицах.
В тексте протокола опознания про садовые перчатки нет ни слова, что не состыковывается с ранее данными вне рамок фантазий показаниями потерпевшей о том, что мужчина однозначно был в садовых перчатках.
Сомнений по поводу перчаток в показаниях потерпевшей нет.
Эти показания своей подписью удостоверила свидетель, участвуя в этом следственном действии в качестве законного представителя своей дочери.
Всё рассказанное свидетелем Б.Ю.В. суду о ходе процесса опознания не зафиксировано в тексте протокола опознания в качестве состоявшихся процессуальных фактов, что влечёт признания судом этого протокола недопустимым доказательством, по основаниям, изложенным здесь; также и по основаниям ранее подробно и мотивированно изложенным в моих неоднократных заявлениях и ходатайствах, а также в заявлениях и ходатайствах моего его защитника, которые имеются в распоряжении суда.
В зачем-то полностью оглашённом (не в части существенных противоречий) прокурором протоколе допроса свидетеля Б.Ю.В. не содержится сведений о моей причастности к рассматриваемым преступлениям против половой неприкосновенности.
Вместе с тем, в этом протоколе содержатся проанализированные в настоящем заявлении сведения, влекущие моё оправдание.
В силу пункта 5 части 1 ст. 73 УПК РФ при производстве по уголовному делу подлежат доказыванию фактические обстоятельства, исключающие преступность и наказуемость деяния.
Именно такие доказательства, я, как подсудимый, и представляю сейчас суду.
Сообщённое мною означает, что абсолютно все без исключения сведения из ранее оглашённых показаний несовершеннолетних свидетелей, а также сведения из оглашённого протокола допроса свидетелей-супругов Б. не доказывают мою причастность к этим преступлениям, а также не доказывают мою причастность к выполнению объективных сторон рассматриваемых составов преступления (согласно экспертизам вещественных доказательств на них отсутствуют ДНК следы без сомнений подтверждающих причастность к следующим действиям: вставление во влагалище и засовывание в рот).
Результаты гинекологического исследования потерпевшей не доказывают действия, приписываемые мне, так как мужчина, совершивший преступление в отношении ребёнка, был в садовых перчатках на его руках; а по показаниям потерпевшей, не склонной к фантазированию, на голове его был надет картуз (такой, какие носят дедушки); без огромной гематомы на лице под глазом, которая не могла быть прикрыта медицинской маской.
Ничего не доказывающие, бессодержательные, индифферентные и предположительные сведения, сообщённые всеми свидетелями, ошибочно названными свидетелями обвинения, объективно не будут в дальнейшем подтверждаться фактическими сведениями из многочисленных заключений экспертиз вещественных доказательств без наличия на них следов ДНК, которые мой защитник представит в качестве объективных, серьёзных и безэмоциональных фактов.
Фактов, которые докажут мою непричастность и имитационность опознания, проведенного с использованием авторских нарушений процессуального закона.
Такие экспертные фактические сведения должны вселить в суд уверенность, что, по совести, в отношении меня должен быть постановлен оправдательный приговор в связи с моей непричастностью.